Девушка за прилавком, взвесив кусок сыра и кусок колбасы, сказал, сколько они стоят. Мне послышалось "триста двадцать семь". Я полез за деньгами.
Девушка некоторое время смотрела, как я вытаскиваю одну сотню за другой, потом спросила: "Вы что, издеваетесь?"
Я посмотрел на бумажки в руках. Может у нее сдачи нет? Отложил три сотни, начал добирать мелкими.
- Нет, вы правда скажите, вы что собираетесь сделать?"
Я растерялся. Я что-то делаю не то, но что? "Я заплатитить хочу. Триста двадцать семь?"
- Тридцать два, семьдесят!
Действительно, как я сразу не догадался. Триста двадцать семь - это ж больше 60 долларов. Рассмеявшись, я стал отсчитывать нужную сумму. Но девушку я, видно, теперь заинтересовал.
- Нет, вот вы скажите мне, вы действительно все это мне были готовы заплатить?
- Да, - признался я, - я действительно был готов. Я не понял, что это много.
Норвежцы тем временем наблюдали за нашим разговором, ничего не понимая, но явно увлеченные нашей жестикуляцией и моим оправдывающимся тоном.
- Вы хоть скажите мне, откуда вы такой взялись? Я знать хочу.
- Из Норвегии я приехал.
- Ах вот они какие.
Потом мне понадобился пакет. "Восемьдесят", - сказала девушка, с интересом начав наблюдать, что я теперь вытворю. "Так, восемьдесят - это должно быть копеек", - проговорил я про себя, ощущая себя резидентом на проверке. Неуверенно протянул ей пять гривн. Девушка, продолжая меня осматривать как подопытного кролика, медленно потянулась в кассу, доставая одну за другой бумажки сдачи и по одной мне их протягивая, проверяя мою реакцию на каждую из них. Норвежцы замерли: происходило какое-то действо, совершенно недоступное их пониманию и оттого притягивающее. Отсчитав бумажки, девушка сделала паузу, а потом взялась за монеты. Я покорно принимал. Закончив отсчет, девушка расхохоталась и отошла от прилавка.
